Форум
Откуда берутся выдающиеся достижения
Постоянный автор журнала New Yorker Малкольм Гладуэлл опубликовал прошлой осенью свою третью книгу. Как и две предыдущие («Озарение» и «Переломный момент»), она сразу вошла в список бестселлеров New York Times. Ажиотаж публики объясним: на этот раз Гладуэлл взялся доказать, что гениями не рождаются, а становятся в результате упорных занятий любимым делом. Кому не понравится такая теория? Forbes публикует отрывки из книги Гладуэлла «Гении и аутсайдеры», только что выпущенной на русском языке издательством «Альпина Бизнес Букс». Журнальный вариант.
То, что мы называем талантом, — результат сложного переплетения способностей, благоприятных возможностей и случайно полученного преимущества. Если белые вороны выигрывают благодаря особым возможностям, подчиняются ли эти возможности какой-нибудь закономерности? Как выясняется, да.
Двадцать лет назад психолог Андерс Эриксон вместе с двумя коллегами провел исследование в Академии музыки в Берлине. Студентов-скрипачей разделили на три группы. В первую вошли звезды, потенциальные солисты мирового класса. Во вторую — те, кого оценили как перспективных. В третью — студенты, которые вряд ли могли бы стать профессиональными музыкантами, в лучшем случае — учителями музыки в школе. Всем участникам задали один вопрос: сколько часов вы практиковались с того момента, как впервые взяли в руки скрипку, и до сегодняшнего дня?
Почти все студенты начали играть примерно в одном возрасте — лет в пять. Первые несколько лет все занимались около двух-трех часов в неделю. Но лет с восьми стали проявляться различия. Лучшие студенты упражнялись больше всех остальных: к девяти годам по шесть часов в неделю, к двенадцати по восемь часов, к четырнадцати по шестнадцать, и так до двадцати лет, когда они стали заниматься — то есть целенаправленно и сосредоточенно совершенствовать свое мастерство — более чем по тридцать часов в неделю. К двадцати годам у лучших студентов набиралось до 10 000 часов занятий. В багаже середнячков было 8000 часов, а у будущих учителей музыки — не более 4000.
Затем Эриксон с коллегами сравнили профессиональных пианистов и пианистов-любителей. Была выявлена та же закономерность. Любители никогда не занимались более трех часов в неделю, поэтому к двадцати годам у них за плечами было не больше 2000 часов практики. Профессионалы, напротив, каждый год играли все больше и больше, и к двадцати годам каждый из них имел в багаже по 10 000 часов упражнений.
Любопытно, что Эриксону не удалось найти ни одного человека, который добился бы высокого уровня мастерства, не прикладывая особых усилий и упражняясь меньше сверстников. Не были выявлены и те, кто вкалывал изо всех сил, но не вырвался вперед просто потому, что не обладал нужными качествами. Оставалось предположить, что люди, способные поступить в лучшую музыкальную школу, отличались друг от друга лишь тем, насколько упорно они трудились. И все. Кстати, лучшие студенты работали не просто больше, чем все остальные. Они работали гораздо больше.
Мысль о том, что достичь мастерства в сложных видах деятельности невозможно без обширной практики, не раз высказывалась в исследованиях по профессиональной компетенции. Ученые даже вывели волшебное число, ведущее к мастерству: 10 000 часов.
Невролог Даниель Левитин пишет: «Из многочисленных исследований вырисовывается следующая картина: о какой бы области ни шла речь, для достижения уровня мастерства, соразмерного со статусом эксперта мирового класса, требуется 10 000 часов практики. Кого ни возьми — композиторов, баскетболистов, писателей, конькобежцев, пианистов, шахматистов, отпетых уголовников и так далее, — это число встречается с удивительной регулярностью. Десять тысяч часов — примерно три часа практики в день, или двадцать часов в неделю на протяжении десяти лет. Это, разумеется, не объясняет, почему одним людям занятия идут на пользу больше, чем другим. Но пока еще никому не встретился случай, когда высочайший уровень мастерства достигался бы за меньшее время. Складывается впечатление, что ровно столько времени требуется мозгу, чтобы усвоить всю необходимую информацию».
Это относится даже к вундеркиндам. Вот что пишет о Моцарте, который начал писать музыку в шесть лет, психолог Майкл Хоув: «По сравнению с работами зрелых композиторов ранние произведения Моцарта не отличаются ничем выдающимся. Велика вероятность, что они были написаны его отцом и в дальнейшем исправлялись. Многие произведения маленького Вольфганга, например первые семь концертов для фортепиано с оркестром, представляют собой по большей части компиляцию произведений других композиторов. Из концертов, полностью принадлежащих Моцарту, самый ранний, считающийся великим (№ 9, K. 271), был написан им в двадцать один год. К этому времени Моцарт сочинял музыку уже десять лет».
Музыкальный критик Гарольд Шонберг идет еще дальше. Моцарт, по его словам, «развился поздно», поскольку величайшие свои произведения он создал после двадцати лет сочинения музыки.
Чтобы стать гроссмейстером, также требуется около десяти лет. (Легендарный Бобби Фишер справился с этой задачей за девять.)
Надо отметить и еще одну интересную деталь: 10 000 часов — это очень-очень много. Молодые люди не в состоянии в одиночку наработать такое количество часов. Нужны поддержка и помощь родителей. Бедность — еще одна преграда: если приходится подрабатывать, чтобы свести концы с концами, времени на интенсивные занятия просто не остается.
Старожилы Кремниевой долины называют Билла Джоя Эдисоном Интернета. Джой носит это прозвище по праву, он основал Sun Microsystems, одну из компаний, благодаря которой свершилась компьютерная революция.
В 1971 году это был высокий тощий парень 16 лет. Он поступил в Мичиганский университет, чтобы выучиться на инженера или математика, но в конце первого курса случайно заглянул в университетский компьютерный центр, который только-только открылся.
Центр разместился в невысоком кирпичном здании с фасадом из темного стекла. В просторной комнате, облицованной белой плиткой, стояли огромные ЭВМ. Одному из преподавателей они напомнили декорации к «Космической одиссее 2001 года». Сбоку пристроились десятки клавишных перфораторов, которые в те дни использовались как компьютерные терминалы. В 1971 году они воспринимались как настоящее произведение искусства.
«В детстве он хотел знать все обо всем, — рассказывает отец Билла. — Мы отвечали, если знали ответ. А если не знали, давали ему книгу». При поступлении в колледж Джой набрал высший балл по математике. «Ничего особо трудного там не было, — деловито говорит он. — Осталась еще куча времени на то, чтобы все два раза проверить».
В 1970-х годах, когда Джой постигал азы программирования, компьютер занимал целую комнату. Одна вычислительная машина — с меньшей мощностью и памятью, чем у вашей микроволновки, — стоила примерно миллион долларов. И это в долларах 1970-х годов. Компьютеров было мало, дорваться до работы с ними было трудно и дорого. Более того, программирование было крайне утомительным занятием. Программы в ту пору создавались с помощью картонных перфокарт. Клавишный перфоратор набивал на карточке строчки кодов. Сложная программа состояла из сотен, если не тысяч, таких карточек, хранившихся в огромных стопках. После написания программы нужно было получить доступ к вычислительной машине и отдать кипы карточек оператору. Он записывал вас в очередь, поэтому забрать карточки можно было лишь через несколько часов или через день, в зависимости от того, сколько народу было перед вами. Если в программе обнаруживалась даже малейшая ошибка, вы забирали карточки, отыскивали ее и начинали все с начала.
В таких условиях стать выдающимся программистом было чрезвычайно трудно. Разумеется, не могло идти и речи о том, чтобы стать настоящим специалистом в двадцать с небольшим лет. Если из каждого часа, проведенного в компьютерном центре, вы «программировали» лишь несколько минут, каким образом можно было набрать 10 000 часов практики? «Программируя с помощью карточек, — вспоминает компьютерный специалист той эпохи, — ты учился не программированию, а терпению и внимательности».
И здесь в игру вступает Мичиганский университет. Для середины 1960-х это было нетипичное учебное заведение. У него были деньги и давняя компьютерная история. «Помню, мы купили полупроводниковое запоминающее устройство. Это было в шестьдесят девятом. Полмегабайта памяти», — вспоминает Майк Александр, один из тех, кто создавал университетскую компьютерную систему. Сегодня полмегабайта памяти стоит четыре цента и умещается на кончике пальца. «Думаю, тогда это устройство стоило несколько сотен тысяч долларов, — продолжает Александр, — и было размером с два холодильника».
Большинство университетов не могли себе такого позволить. А Мичиганский мог. Но что еще важнее, он был одним из первых университетов, заменивших картонные карточки современной системой разделения времени. Эта система появилась благодаря тому, что к середине 1960-х годов компьютеры стали гораздо мощнее. Компьютерщики обнаружили, что можно обучить машину обрабатывать сотни заданий одновременно, а это означало, что программистам больше не нужно было таскать операторам стопки карточек. Достаточно было организовать несколько терминалов, посредством телефонной линии подсоединить их к ЭВМ, и все программисты могли работать в одно и то же время.
Вот как описывает разделение времени свидетель тех событий: «Это была не просто революция, а настоящее откровение. Забудьте об операторах, грудах карточек, очередях. Благодаря разделению времени ты мог сидеть за телетайпом, набивать команды и моментально получать ответ».
Мичиганский университет од- ним из первых в стране ввел систему разделения времени, получившую название MTS (Мичиганская терминальная система). К 1967 году был запущен в действие прототип системы. В начале 1970-х компьютерные мощности университета позволяли сотне программистов работать одновременно. «В конце шестидесятых, начале семидесятых ни один университет не мог сравниться с Мичиганским, — говорит Александр. — Кроме, разве что, Массачусетского технологического. Ну, может, еще Карнеги — Меллона и Дартмутского колледжа».
Когда первокурсник Билл Джой заболел компьютерами, оказалось, что по счастливой случайности он учится в одном из немногих университетов мира, где семнадцатилетний студент может программировать сколько душе угодно.
«Знаете, чем отличается программирование с помощью перфокарт и разделение времени? — спрашивает Джой. — Тем же, чем шахматы по переписке отличаются от партии блиц». Программирование превратилось в развлечение.
«Я жил в северном кампусе, и там же располагался компьютерный центр, — продолжает наш герой. — Сколько времени я там проводил? Феноменально много. Центр работал 24 часа в сутки, и я просиживал там всю ночь, а утром возвращался домой. В те годы я проводил в центре больше времени, чем на занятиях. Все мы, помешанные на компьютерах, жутко боялись забыть о лекциях и вообще о том, что мы учимся в университете».
Была одна проблема: всем студентам разрешалось работать за компьютером строго определенное время — примерно час в день. «На большее нечего было и рассчитывать, — эти воспоминания развеселили Джоя. — Но кто-то вычислил, что если поставить символ времени t, потом знак «равно» и букву k, то отсчет времени не начнется. Такая вот ошибка в программе. Ставишь t=k — и сиди хоть до бесконечности».
Обратите внимание, сколько благоприятных возможностей выпало на долю Билла Джоя. Ему посчастливилось попасть в университет с дальновидным руководством, поэтому он осваивал программирование с помощью системы разделения времени, без перфокарт; в программу MTS вкралась ошибка, поэтому он мог сидеть за компьютером сколько душе угодно; компьютерный центр был открыт круглые сутки, поэтому он мог проводить там ночи напролет. Билл Джой был исключительно талантлив. Он хотел учиться. И этого у него не отнять. Но прежде чем он стал специалистом, ему должна была представиться возможность научиться всему тому, чему он научился.
«В Мичигане я программировал по восемь-десять часов в день, — признается Билл. — Когда поступил в Беркли, то посвящал этому дни и ночи. Дома у меня стоял терминал, и я не ложился до двух-трех ночи, смотрел старые фильмы и программировал. Иногда так и засыпал за клавиатурой, — он показал, как его голова падала на клавиатуру. — Когда курсор доходит до конца строки, клавиатура издает такой характерный звук: бип-бип-бип. После того как это повторится три раза, нужно идти спать. Даже в Беркли я оставался зеленым новичком. Ко второму курсу я поднялся выше среднего уровня. Именно тогда я стал писать программы, которыми пользуются до сих пор, тридцать лет спустя». Он на секунду задумывается, мысленно производя подсчеты, что у такого человека, как Билл Джой, не отнимает много времени. Мичиганский университет в 1971 году. Активное программирование ко второму курсу. Прибавьте сюда летние месяцы и дни и ночи, уделяемые этому занятию в Беркли. «Пять лет, — подводит итог Джой. — И начал я только в Мичиганском университете. Так что, наверное… десять тысяч часов? Думаю, так и есть».
Можно ли назвать это правило успеха общим для всех? Если разобрать историю каждого успешного человека, всегда ли можно отыскать эквивалент Мичиганского компьютерного центра или хоккейной команды звезд — той или иной особой возможности для усиленного обучения?
Давайте проверим эту идею на двух примерах, и для простоты пусть они будут самыми что ни на есть классическими: группа «Битлз», одна из известнейших рок-групп всех времен, и Билл Гейтс, один из богатейших людей на планете.
«Битлз» — Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон и Ринго Старр — приехали в США в феврале 1964-го, положив начало «британскому нашествию» на музыкальную сцену Америки и выдав целую серию хитов, которые изменили звучание популярной музыки.
Сколько времени участники группы играли, прежде чем попали в Соединенные Штаты? Леннон и Маккартни начали играть в 1957-м, за семь лет до прилета в Америку. (Между прочим, со дня основания группы до записи таких прославленных альбомов, как «Оркестр Клуба одиноких сердец сержанта Пеппера» и «Белый альбом», прошло десять лет.) А если проанализировать эти долгие годы подготовки еще тщательнее, то история «Битлз» приобретает до боли знакомые черты. В 1960 году, когда они были еще никому не известной школьной рок-группой, их пригласили в Германию, в Гамбург.
«В те времена в Гамбурге не было рок-н-ролльных клубов, — писал в книге «Крик!» (Shout!) историк группы Филипп Норман. — Нашелся один владелец клуба по имени Бруно, у которого возникла идея приглашать различные рок-группы. Схема была одна для всех. Длинные выступления без пауз. Толпы народа бродят туда-сюда. А музыканты должны беспрерывно играть, чтобы привлечь внимание публики. В американском квартале красных фонарей такое действо называли стриптизом нон-стоп».
«В Гамбурге играло много групп из Ливерпуля, — продолжает Норман. — И вот почему. Бруно отправился на поиски групп в Лондон. Но в Сохо он познакомился с антрепренером из Ливерпуля, оказавшимся в Лондоне по чистой случайности. И тот пообещал организовать приезд нескольких команд. Так был установлен контакт. В конечном счете «Битлз» наладили связь не только с Бруно, но и с владельцами других клубов. И потом часто ездили туда, потому что в этом городе их ждало много выпивки и секса».
Что такого особенного было в Гамбурге? Платили не слишком хорошо. Акустика далека от совершенства. Да и публика не самая взыскательная и благодарная. Все дело в количестве времени, которое группа была вынуждена играть.
Вот что Леннон рассказывал о выступлениях в гамбургском стриптиз-клубе «Индра» в интервью после распада группы:
«Мы становились все лучше и набирались уверенности. Иначе и быть не могло, ведь нам приходилось играть вечера напролет. То, что мы играли для иностранцев, было весьма кстати. Чтобы достучаться до них, мы должны были стараться изо всех сил, вкладывать в музыку душу и сердце.
В Ливерпуле мы выступали в лучшем случае по часу, да и то играли только хиты, одни и те же на каждом выступлении. В Гамбурге нам приходилось играть по восемь часов кряду, так что хочешь не хочешь, а надо было стараться».
Восемь часов?
А вот что вспоминает Пит Бест, бывший в ту пору ударником группы: «Как только становилось известно о нашем выступлении, в клуб набивались толпы народа. Мы работали семь вечеров в неделю. Поначалу мы играли без остановки до полпервого ночи, то есть до закрытия клуба, но, когда стали популярнее, публика не расходилась и до двух часов».
Семь дней в неделю?
С 1960-го по конец 1962 года «Битлз» побывали в Гамбурге пять раз. В первый приезд они отработали 106 вечеров по пять или больше часов за вечер. Во второй приезд они отыграли 92 раза. В третий — 48 раз, проведя на сцене в общей сложности 172 часа. В последние два приезда, в ноябре и декабре 1962 года, они выступали еще 90 часов. Таким образом, всего за полтора года они играли 270 вечеров. К тому моменту, когда их ждал первый шумный успех, они дали уже около 1200 живых концертов. Вы представляете, насколько невероятна эта цифра? Большинство современных групп не дают столько концертов за все время своего существования. Суровая школа Гамбурга — вот что отличало группу «Битлз» от всех остальных.
«Они уезжали, ничего собой не представляя, а вернулись в прекрасной форме, — пишет Норман. — Они научились не только выносливости. Им пришлось выучить огромное количество песен — кавер-версии всех произведений, какие только существуют, рок-н-ролльных и даже джазовых. До Гамбурга они не знали, что такое дисциплина на сцене. Но вернувшись, они играли в стиле, не похожем ни на один другой. Это была их собственная находка».
Билл Гейтс не менее знаменит, чем Джон Леннон. Блистательный молодой математик открывает для себя программирование. Бросает Гарвардский университет. Вместе с друзьями создает небольшую компьютерную фирму Microsoft. Благодаря своей гениальности, амбициозности и решительности превращает ее в гиганта-производителя программного обеспечения. Это история Гейтса в самых общих чертах. А теперь копнем чуть глубже.
Отец Гейтса — богатый адвокат из Сиэтла, мать — дочь состоятельного банкира. Маленький Билл был развит не по годам, и на уроках ему было скучно. В седьмом классе родители забрали его из обычной школы и отправили в «Лейксайд», частное учебное заведение для детей сиэтлской элиты. На втором году обучения Гейтса в школе открылся компьютерный клуб.
«Материнский комитет ежегодно устраивал благотворительную распродажу, и всегда возникал вопрос, на что потратить вырученные деньги, — вспоминает Гейтс. — Иногда они шли на оплату летнего лагеря для детей из бедных районов. Иногда передавались учителям. А в тот год родители потратили три тысячи долларов на покупку компьютерного терминала. Его установили в маленькой комнатке, которую мы впоследствии и оккупировали. Компьютеры были для нас в диковинку».
В 1968 году это, вне всяких сомнений, было диковинкой. В 1960-е годы большинство колледжей не имели компьютерных центров. Но еще примечательнее то, какой именно компьютер приобрела школа. Ученикам «Лейксайда» не пришлось осваивать программирование с помощью трудоемкой системы, которой в то время пользовались почти все. Школа установила так называемый телетайп ASR-33, терминал, работающий в режиме разделения времени и напрямую связанный с ЭВМ в центре Сиэтла. «Система разделения времени появилась только в 1965 году, — продолжает Гейтс. — Кто-то оказался весьма дальновиден». Билл Джой получил редчайшую, уникальную возможность изучать программирование в системе разделения времени, будучи первокурсником, в 1971 году Билл Гейтс начал заниматься программированием в режиме реального времени в восьмом классе школы и на три года раньше.
После установки терминала Гейтс переселился в компьютерный класс. Покупать время для работы на ЭВМ, к которой подсоединялся ASR, было накладно даже для такого богатого заведения, как «Лейксайд», и вскоре деньги материнского комитета закончились. Родители собрали еще, но ученики потратили и это. Вскоре группа программистов из Вашингтонского университета основала фирму Computer Center Corporation (или C-Cubed) и стала продавать местным компаниям время для работы на компьютерах. По счастливой случайности сын одной из владелиц фирмы — Моники Рона — учился в «Лейксайде» на класс старше Билла. Рона предложила компьютерному клубу школы тестировать по выходным программное обеспечение фирмы в обмен на бесплатное компьютерное время. Кто же откажется! Теперь после школы Гейтс на автобусе отправлялся в офис C-Cubed и работал там до позднего вечера.
Вот как описывает свои школьные годы Билл Гейтс: «Я помешался на компьютерах. Пропускал физкультуру. Сидел в компьютерном классе до ночи. Программировал по выходным. Каждую неделю мы проводили там по двадцать-тридцать часов. Был период, когда нам запретили работать, потому что мы с Полом Алленом украли пароли и взломали систему. Я остался без компьютера на целое лето. Тогда мне было пятнадцать-шестнадцать лет. А потом Пол нашел бесплатный компьютер в Вашингтонском университете. Машины стояли в медицинском центре и на физическом факультете. Работали они 24 часа в сутки, но в промежутке от трех ночи до шести утра никто их не занимал, — Гейтс смеется. — Вот почему я всегда так щедр к Вашингтонскому университету. Они позволяли мне красть у них столько компьютерного времени! Я уходил ночью и шел до университета пешком или подъезжал на автобусе». Много лет спустя мать Гейтса сказала: «А мы никак не могли понять, почему его так трудно добудиться по утрам».
Как-то раз к одному из компьютерных знакомых Билла, Баду Пемброуку, обратилась технологическая компания TRW, только что подписавшая контракт на установку компьютерной системы на огромной электростанции на юге штата Вашингтон. TRW срочно требовались программисты, знакомые со специальным программным обеспечением, которое используется на электростанциях. На заре компьютерной революции программистов с такими знаниями найти было непросто. Но Пемброук точно знал, к кому обратиться, — ребята из школы «Лейксайд» наработали тысячи часов на компьютере. Билл Гейтс учился в одном из старших классов и убедил учителей освободить его от занятий ради независимого исследовательского проекта на электростанции. Там он провел всю весну, разрабатывая код под руководством Джона Нортона. Тот, по словам Гейтса, рассказал ему о программировании столько, сколько не рассказывал никто.
Эти пять лет, с восьмого класса до окончания средней школы, стали для Билла Гейтса своего рода Гамбургом. С какой стороны ни посмотри, на его долю выпали еще более потрясающие возможности, чем на долю Билла Джоя.
Постоянный автор журнала New Yorker Малкольм Гладуэлл опубликовал прошлой осенью свою третью книгу. Как и две предыдущие («Озарение» и «Переломный момент»), она сразу вошла в список бестселлеров New York Times. Ажиотаж публики объясним: на этот раз Гладуэлл взялся доказать, что гениями не рождаются, а становятся в результате упорных занятий любимым делом. Кому не понравится такая теория? Forbes публикует отрывки из книги Гладуэлла «Гении и аутсайдеры», только что выпущенной на русском языке издательством «Альпина Бизнес Букс». Журнальный вариант.
То, что мы называем талантом, — результат сложного переплетения способностей, благоприятных возможностей и случайно полученного преимущества. Если белые вороны выигрывают благодаря особым возможностям, подчиняются ли эти возможности какой-нибудь закономерности? Как выясняется, да.
Двадцать лет назад психолог Андерс Эриксон вместе с двумя коллегами провел исследование в Академии музыки в Берлине. Студентов-скрипачей разделили на три группы. В первую вошли звезды, потенциальные солисты мирового класса. Во вторую — те, кого оценили как перспективных. В третью — студенты, которые вряд ли могли бы стать профессиональными музыкантами, в лучшем случае — учителями музыки в школе. Всем участникам задали один вопрос: сколько часов вы практиковались с того момента, как впервые взяли в руки скрипку, и до сегодняшнего дня?
Почти все студенты начали играть примерно в одном возрасте — лет в пять. Первые несколько лет все занимались около двух-трех часов в неделю. Но лет с восьми стали проявляться различия. Лучшие студенты упражнялись больше всех остальных: к девяти годам по шесть часов в неделю, к двенадцати по восемь часов, к четырнадцати по шестнадцать, и так до двадцати лет, когда они стали заниматься — то есть целенаправленно и сосредоточенно совершенствовать свое мастерство — более чем по тридцать часов в неделю. К двадцати годам у лучших студентов набиралось до 10 000 часов занятий. В багаже середнячков было 8000 часов, а у будущих учителей музыки — не более 4000.
Затем Эриксон с коллегами сравнили профессиональных пианистов и пианистов-любителей. Была выявлена та же закономерность. Любители никогда не занимались более трех часов в неделю, поэтому к двадцати годам у них за плечами было не больше 2000 часов практики. Профессионалы, напротив, каждый год играли все больше и больше, и к двадцати годам каждый из них имел в багаже по 10 000 часов упражнений.
Любопытно, что Эриксону не удалось найти ни одного человека, который добился бы высокого уровня мастерства, не прикладывая особых усилий и упражняясь меньше сверстников. Не были выявлены и те, кто вкалывал изо всех сил, но не вырвался вперед просто потому, что не обладал нужными качествами. Оставалось предположить, что люди, способные поступить в лучшую музыкальную школу, отличались друг от друга лишь тем, насколько упорно они трудились. И все. Кстати, лучшие студенты работали не просто больше, чем все остальные. Они работали гораздо больше.
Мысль о том, что достичь мастерства в сложных видах деятельности невозможно без обширной практики, не раз высказывалась в исследованиях по профессиональной компетенции. Ученые даже вывели волшебное число, ведущее к мастерству: 10 000 часов.
Невролог Даниель Левитин пишет: «Из многочисленных исследований вырисовывается следующая картина: о какой бы области ни шла речь, для достижения уровня мастерства, соразмерного со статусом эксперта мирового класса, требуется 10 000 часов практики. Кого ни возьми — композиторов, баскетболистов, писателей, конькобежцев, пианистов, шахматистов, отпетых уголовников и так далее, — это число встречается с удивительной регулярностью. Десять тысяч часов — примерно три часа практики в день, или двадцать часов в неделю на протяжении десяти лет. Это, разумеется, не объясняет, почему одним людям занятия идут на пользу больше, чем другим. Но пока еще никому не встретился случай, когда высочайший уровень мастерства достигался бы за меньшее время. Складывается впечатление, что ровно столько времени требуется мозгу, чтобы усвоить всю необходимую информацию».
Это относится даже к вундеркиндам. Вот что пишет о Моцарте, который начал писать музыку в шесть лет, психолог Майкл Хоув: «По сравнению с работами зрелых композиторов ранние произведения Моцарта не отличаются ничем выдающимся. Велика вероятность, что они были написаны его отцом и в дальнейшем исправлялись. Многие произведения маленького Вольфганга, например первые семь концертов для фортепиано с оркестром, представляют собой по большей части компиляцию произведений других композиторов. Из концертов, полностью принадлежащих Моцарту, самый ранний, считающийся великим (№ 9, K. 271), был написан им в двадцать один год. К этому времени Моцарт сочинял музыку уже десять лет».
Музыкальный критик Гарольд Шонберг идет еще дальше. Моцарт, по его словам, «развился поздно», поскольку величайшие свои произведения он создал после двадцати лет сочинения музыки.
Чтобы стать гроссмейстером, также требуется около десяти лет. (Легендарный Бобби Фишер справился с этой задачей за девять.)
Надо отметить и еще одну интересную деталь: 10 000 часов — это очень-очень много. Молодые люди не в состоянии в одиночку наработать такое количество часов. Нужны поддержка и помощь родителей. Бедность — еще одна преграда: если приходится подрабатывать, чтобы свести концы с концами, времени на интенсивные занятия просто не остается.
Старожилы Кремниевой долины называют Билла Джоя Эдисоном Интернета. Джой носит это прозвище по праву, он основал Sun Microsystems, одну из компаний, благодаря которой свершилась компьютерная революция.
В 1971 году это был высокий тощий парень 16 лет. Он поступил в Мичиганский университет, чтобы выучиться на инженера или математика, но в конце первого курса случайно заглянул в университетский компьютерный центр, который только-только открылся.
Центр разместился в невысоком кирпичном здании с фасадом из темного стекла. В просторной комнате, облицованной белой плиткой, стояли огромные ЭВМ. Одному из преподавателей они напомнили декорации к «Космической одиссее 2001 года». Сбоку пристроились десятки клавишных перфораторов, которые в те дни использовались как компьютерные терминалы. В 1971 году они воспринимались как настоящее произведение искусства.
«В детстве он хотел знать все обо всем, — рассказывает отец Билла. — Мы отвечали, если знали ответ. А если не знали, давали ему книгу». При поступлении в колледж Джой набрал высший балл по математике. «Ничего особо трудного там не было, — деловито говорит он. — Осталась еще куча времени на то, чтобы все два раза проверить».
В 1970-х годах, когда Джой постигал азы программирования, компьютер занимал целую комнату. Одна вычислительная машина — с меньшей мощностью и памятью, чем у вашей микроволновки, — стоила примерно миллион долларов. И это в долларах 1970-х годов. Компьютеров было мало, дорваться до работы с ними было трудно и дорого. Более того, программирование было крайне утомительным занятием. Программы в ту пору создавались с помощью картонных перфокарт. Клавишный перфоратор набивал на карточке строчки кодов. Сложная программа состояла из сотен, если не тысяч, таких карточек, хранившихся в огромных стопках. После написания программы нужно было получить доступ к вычислительной машине и отдать кипы карточек оператору. Он записывал вас в очередь, поэтому забрать карточки можно было лишь через несколько часов или через день, в зависимости от того, сколько народу было перед вами. Если в программе обнаруживалась даже малейшая ошибка, вы забирали карточки, отыскивали ее и начинали все с начала.
В таких условиях стать выдающимся программистом было чрезвычайно трудно. Разумеется, не могло идти и речи о том, чтобы стать настоящим специалистом в двадцать с небольшим лет. Если из каждого часа, проведенного в компьютерном центре, вы «программировали» лишь несколько минут, каким образом можно было набрать 10 000 часов практики? «Программируя с помощью карточек, — вспоминает компьютерный специалист той эпохи, — ты учился не программированию, а терпению и внимательности».
И здесь в игру вступает Мичиганский университет. Для середины 1960-х это было нетипичное учебное заведение. У него были деньги и давняя компьютерная история. «Помню, мы купили полупроводниковое запоминающее устройство. Это было в шестьдесят девятом. Полмегабайта памяти», — вспоминает Майк Александр, один из тех, кто создавал университетскую компьютерную систему. Сегодня полмегабайта памяти стоит четыре цента и умещается на кончике пальца. «Думаю, тогда это устройство стоило несколько сотен тысяч долларов, — продолжает Александр, — и было размером с два холодильника».
Большинство университетов не могли себе такого позволить. А Мичиганский мог. Но что еще важнее, он был одним из первых университетов, заменивших картонные карточки современной системой разделения времени. Эта система появилась благодаря тому, что к середине 1960-х годов компьютеры стали гораздо мощнее. Компьютерщики обнаружили, что можно обучить машину обрабатывать сотни заданий одновременно, а это означало, что программистам больше не нужно было таскать операторам стопки карточек. Достаточно было организовать несколько терминалов, посредством телефонной линии подсоединить их к ЭВМ, и все программисты могли работать в одно и то же время.
Вот как описывает разделение времени свидетель тех событий: «Это была не просто революция, а настоящее откровение. Забудьте об операторах, грудах карточек, очередях. Благодаря разделению времени ты мог сидеть за телетайпом, набивать команды и моментально получать ответ».
Мичиганский университет од- ним из первых в стране ввел систему разделения времени, получившую название MTS (Мичиганская терминальная система). К 1967 году был запущен в действие прототип системы. В начале 1970-х компьютерные мощности университета позволяли сотне программистов работать одновременно. «В конце шестидесятых, начале семидесятых ни один университет не мог сравниться с Мичиганским, — говорит Александр. — Кроме, разве что, Массачусетского технологического. Ну, может, еще Карнеги — Меллона и Дартмутского колледжа».
Когда первокурсник Билл Джой заболел компьютерами, оказалось, что по счастливой случайности он учится в одном из немногих университетов мира, где семнадцатилетний студент может программировать сколько душе угодно.
«Знаете, чем отличается программирование с помощью перфокарт и разделение времени? — спрашивает Джой. — Тем же, чем шахматы по переписке отличаются от партии блиц». Программирование превратилось в развлечение.
«Я жил в северном кампусе, и там же располагался компьютерный центр, — продолжает наш герой. — Сколько времени я там проводил? Феноменально много. Центр работал 24 часа в сутки, и я просиживал там всю ночь, а утром возвращался домой. В те годы я проводил в центре больше времени, чем на занятиях. Все мы, помешанные на компьютерах, жутко боялись забыть о лекциях и вообще о том, что мы учимся в университете».
Была одна проблема: всем студентам разрешалось работать за компьютером строго определенное время — примерно час в день. «На большее нечего было и рассчитывать, — эти воспоминания развеселили Джоя. — Но кто-то вычислил, что если поставить символ времени t, потом знак «равно» и букву k, то отсчет времени не начнется. Такая вот ошибка в программе. Ставишь t=k — и сиди хоть до бесконечности».
Обратите внимание, сколько благоприятных возможностей выпало на долю Билла Джоя. Ему посчастливилось попасть в университет с дальновидным руководством, поэтому он осваивал программирование с помощью системы разделения времени, без перфокарт; в программу MTS вкралась ошибка, поэтому он мог сидеть за компьютером сколько душе угодно; компьютерный центр был открыт круглые сутки, поэтому он мог проводить там ночи напролет. Билл Джой был исключительно талантлив. Он хотел учиться. И этого у него не отнять. Но прежде чем он стал специалистом, ему должна была представиться возможность научиться всему тому, чему он научился.
«В Мичигане я программировал по восемь-десять часов в день, — признается Билл. — Когда поступил в Беркли, то посвящал этому дни и ночи. Дома у меня стоял терминал, и я не ложился до двух-трех ночи, смотрел старые фильмы и программировал. Иногда так и засыпал за клавиатурой, — он показал, как его голова падала на клавиатуру. — Когда курсор доходит до конца строки, клавиатура издает такой характерный звук: бип-бип-бип. После того как это повторится три раза, нужно идти спать. Даже в Беркли я оставался зеленым новичком. Ко второму курсу я поднялся выше среднего уровня. Именно тогда я стал писать программы, которыми пользуются до сих пор, тридцать лет спустя». Он на секунду задумывается, мысленно производя подсчеты, что у такого человека, как Билл Джой, не отнимает много времени. Мичиганский университет в 1971 году. Активное программирование ко второму курсу. Прибавьте сюда летние месяцы и дни и ночи, уделяемые этому занятию в Беркли. «Пять лет, — подводит итог Джой. — И начал я только в Мичиганском университете. Так что, наверное… десять тысяч часов? Думаю, так и есть».
Можно ли назвать это правило успеха общим для всех? Если разобрать историю каждого успешного человека, всегда ли можно отыскать эквивалент Мичиганского компьютерного центра или хоккейной команды звезд — той или иной особой возможности для усиленного обучения?
Давайте проверим эту идею на двух примерах, и для простоты пусть они будут самыми что ни на есть классическими: группа «Битлз», одна из известнейших рок-групп всех времен, и Билл Гейтс, один из богатейших людей на планете.
«Битлз» — Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон и Ринго Старр — приехали в США в феврале 1964-го, положив начало «британскому нашествию» на музыкальную сцену Америки и выдав целую серию хитов, которые изменили звучание популярной музыки.
Сколько времени участники группы играли, прежде чем попали в Соединенные Штаты? Леннон и Маккартни начали играть в 1957-м, за семь лет до прилета в Америку. (Между прочим, со дня основания группы до записи таких прославленных альбомов, как «Оркестр Клуба одиноких сердец сержанта Пеппера» и «Белый альбом», прошло десять лет.) А если проанализировать эти долгие годы подготовки еще тщательнее, то история «Битлз» приобретает до боли знакомые черты. В 1960 году, когда они были еще никому не известной школьной рок-группой, их пригласили в Германию, в Гамбург.
«В те времена в Гамбурге не было рок-н-ролльных клубов, — писал в книге «Крик!» (Shout!) историк группы Филипп Норман. — Нашелся один владелец клуба по имени Бруно, у которого возникла идея приглашать различные рок-группы. Схема была одна для всех. Длинные выступления без пауз. Толпы народа бродят туда-сюда. А музыканты должны беспрерывно играть, чтобы привлечь внимание публики. В американском квартале красных фонарей такое действо называли стриптизом нон-стоп».
«В Гамбурге играло много групп из Ливерпуля, — продолжает Норман. — И вот почему. Бруно отправился на поиски групп в Лондон. Но в Сохо он познакомился с антрепренером из Ливерпуля, оказавшимся в Лондоне по чистой случайности. И тот пообещал организовать приезд нескольких команд. Так был установлен контакт. В конечном счете «Битлз» наладили связь не только с Бруно, но и с владельцами других клубов. И потом часто ездили туда, потому что в этом городе их ждало много выпивки и секса».
Что такого особенного было в Гамбурге? Платили не слишком хорошо. Акустика далека от совершенства. Да и публика не самая взыскательная и благодарная. Все дело в количестве времени, которое группа была вынуждена играть.
Вот что Леннон рассказывал о выступлениях в гамбургском стриптиз-клубе «Индра» в интервью после распада группы:
«Мы становились все лучше и набирались уверенности. Иначе и быть не могло, ведь нам приходилось играть вечера напролет. То, что мы играли для иностранцев, было весьма кстати. Чтобы достучаться до них, мы должны были стараться изо всех сил, вкладывать в музыку душу и сердце.
В Ливерпуле мы выступали в лучшем случае по часу, да и то играли только хиты, одни и те же на каждом выступлении. В Гамбурге нам приходилось играть по восемь часов кряду, так что хочешь не хочешь, а надо было стараться».
Восемь часов?
А вот что вспоминает Пит Бест, бывший в ту пору ударником группы: «Как только становилось известно о нашем выступлении, в клуб набивались толпы народа. Мы работали семь вечеров в неделю. Поначалу мы играли без остановки до полпервого ночи, то есть до закрытия клуба, но, когда стали популярнее, публика не расходилась и до двух часов».
Семь дней в неделю?
С 1960-го по конец 1962 года «Битлз» побывали в Гамбурге пять раз. В первый приезд они отработали 106 вечеров по пять или больше часов за вечер. Во второй приезд они отыграли 92 раза. В третий — 48 раз, проведя на сцене в общей сложности 172 часа. В последние два приезда, в ноябре и декабре 1962 года, они выступали еще 90 часов. Таким образом, всего за полтора года они играли 270 вечеров. К тому моменту, когда их ждал первый шумный успех, они дали уже около 1200 живых концертов. Вы представляете, насколько невероятна эта цифра? Большинство современных групп не дают столько концертов за все время своего существования. Суровая школа Гамбурга — вот что отличало группу «Битлз» от всех остальных.
«Они уезжали, ничего собой не представляя, а вернулись в прекрасной форме, — пишет Норман. — Они научились не только выносливости. Им пришлось выучить огромное количество песен — кавер-версии всех произведений, какие только существуют, рок-н-ролльных и даже джазовых. До Гамбурга они не знали, что такое дисциплина на сцене. Но вернувшись, они играли в стиле, не похожем ни на один другой. Это была их собственная находка».
Билл Гейтс не менее знаменит, чем Джон Леннон. Блистательный молодой математик открывает для себя программирование. Бросает Гарвардский университет. Вместе с друзьями создает небольшую компьютерную фирму Microsoft. Благодаря своей гениальности, амбициозности и решительности превращает ее в гиганта-производителя программного обеспечения. Это история Гейтса в самых общих чертах. А теперь копнем чуть глубже.
Отец Гейтса — богатый адвокат из Сиэтла, мать — дочь состоятельного банкира. Маленький Билл был развит не по годам, и на уроках ему было скучно. В седьмом классе родители забрали его из обычной школы и отправили в «Лейксайд», частное учебное заведение для детей сиэтлской элиты. На втором году обучения Гейтса в школе открылся компьютерный клуб.
«Материнский комитет ежегодно устраивал благотворительную распродажу, и всегда возникал вопрос, на что потратить вырученные деньги, — вспоминает Гейтс. — Иногда они шли на оплату летнего лагеря для детей из бедных районов. Иногда передавались учителям. А в тот год родители потратили три тысячи долларов на покупку компьютерного терминала. Его установили в маленькой комнатке, которую мы впоследствии и оккупировали. Компьютеры были для нас в диковинку».
В 1968 году это, вне всяких сомнений, было диковинкой. В 1960-е годы большинство колледжей не имели компьютерных центров. Но еще примечательнее то, какой именно компьютер приобрела школа. Ученикам «Лейксайда» не пришлось осваивать программирование с помощью трудоемкой системы, которой в то время пользовались почти все. Школа установила так называемый телетайп ASR-33, терминал, работающий в режиме разделения времени и напрямую связанный с ЭВМ в центре Сиэтла. «Система разделения времени появилась только в 1965 году, — продолжает Гейтс. — Кто-то оказался весьма дальновиден». Билл Джой получил редчайшую, уникальную возможность изучать программирование в системе разделения времени, будучи первокурсником, в 1971 году Билл Гейтс начал заниматься программированием в режиме реального времени в восьмом классе школы и на три года раньше.
После установки терминала Гейтс переселился в компьютерный класс. Покупать время для работы на ЭВМ, к которой подсоединялся ASR, было накладно даже для такого богатого заведения, как «Лейксайд», и вскоре деньги материнского комитета закончились. Родители собрали еще, но ученики потратили и это. Вскоре группа программистов из Вашингтонского университета основала фирму Computer Center Corporation (или C-Cubed) и стала продавать местным компаниям время для работы на компьютерах. По счастливой случайности сын одной из владелиц фирмы — Моники Рона — учился в «Лейксайде» на класс старше Билла. Рона предложила компьютерному клубу школы тестировать по выходным программное обеспечение фирмы в обмен на бесплатное компьютерное время. Кто же откажется! Теперь после школы Гейтс на автобусе отправлялся в офис C-Cubed и работал там до позднего вечера.
Вот как описывает свои школьные годы Билл Гейтс: «Я помешался на компьютерах. Пропускал физкультуру. Сидел в компьютерном классе до ночи. Программировал по выходным. Каждую неделю мы проводили там по двадцать-тридцать часов. Был период, когда нам запретили работать, потому что мы с Полом Алленом украли пароли и взломали систему. Я остался без компьютера на целое лето. Тогда мне было пятнадцать-шестнадцать лет. А потом Пол нашел бесплатный компьютер в Вашингтонском университете. Машины стояли в медицинском центре и на физическом факультете. Работали они 24 часа в сутки, но в промежутке от трех ночи до шести утра никто их не занимал, — Гейтс смеется. — Вот почему я всегда так щедр к Вашингтонскому университету. Они позволяли мне красть у них столько компьютерного времени! Я уходил ночью и шел до университета пешком или подъезжал на автобусе». Много лет спустя мать Гейтса сказала: «А мы никак не могли понять, почему его так трудно добудиться по утрам».
Как-то раз к одному из компьютерных знакомых Билла, Баду Пемброуку, обратилась технологическая компания TRW, только что подписавшая контракт на установку компьютерной системы на огромной электростанции на юге штата Вашингтон. TRW срочно требовались программисты, знакомые со специальным программным обеспечением, которое используется на электростанциях. На заре компьютерной революции программистов с такими знаниями найти было непросто. Но Пемброук точно знал, к кому обратиться, — ребята из школы «Лейксайд» наработали тысячи часов на компьютере. Билл Гейтс учился в одном из старших классов и убедил учителей освободить его от занятий ради независимого исследовательского проекта на электростанции. Там он провел всю весну, разрабатывая код под руководством Джона Нортона. Тот, по словам Гейтса, рассказал ему о программировании столько, сколько не рассказывал никто.
Эти пять лет, с восьмого класса до окончания средней школы, стали для Билла Гейтса своего рода Гамбургом. С какой стороны ни посмотри, на его долю выпали еще более потрясающие возможности, чем на долю Билла Джоя.